Володимир Черемін. Спогади про Юрка Ґудзя. З листа до Олега Левченка

Раєчка давно вже просила написати Вам, але для кожної дії повинен прийти свій час. Занурившись в інтернетний простір, намагаюсь зрозуміти народження міфології, творіння з образу живого образ міфологічний. Таке творіння необхідне. Але, чі будуть це нові зерна для майбутніх золотоносних ланів, чи то буде звичайний хліб, такий потрібний для недовгої підтримки життя чужого?
Юрчика я знаю з 1980 року. Я тоді тільки познайомився з Раєю. Він приїхав до Одеси, де ми навчалися. Навряд чи ми тоді справили якесь враження один на одного. Хіба що зрозуміли, - нас об’єднує несприняття тоталітаризму як такого. Пізніше я зрозумів, що та зустріч змінить моє життя не в меншій мірі ніж знайомство з Раечкою. Так склалося, що я народився в російськомовній сім’ї, українською говорив в селі, де жили дідусь і бабуся, - батьки моєї мами. Все моє навчання і життя проходило в російськомовному середовищі. З Юрком я з задоволенням спілкувався українською. Але коли розмова вимагала точнішого відображення думок, Юра говорив українською, а я російською мовою. Зважаючи на те, що це мій перший лист до Вас, з «Вашого дозволу», переходжу на російську.
В Севастополе был ясный зимний день, когда я узнал, что Юру убили какие-то подонки. Это не укладывалось в сознании. Зайдя на работу в Гидрофиз, нашел своих лучших друзей, татарина, еврея, русского, мы взяли добротной водки, и пошли на скалы под маяк к морю, где часто сидели с Юрой вместе. Одни мои друзья знали его хорошо, с другими общение было эпизодическим, но то, что у них на глазах были слёзы, о чем-то говорит.
Поздний вечер двадцать третьего сентября. Село Петривцы под Миргородом, дом у поля. Сквозь ветви деревьев видны соседние хаты, одинокие светящиеся окна. Тяжелая твердь земли стала невесомой и похожей на сон. Спящие души живых существ разбрелись по таинственным тропам иных мирозданий. Их путь неведом, как и наш завтрашний день. Рассудку лишь остается доказывать иллюзорную причастность наших желаний и воли к происходящему с нами. Звёздно. Легкий ветер. В который раз мне почудилось, - он пахнет югом.
Май 1980-го года. Я, молодой специалист Морского Гидрофизического института, договорился встретиться с Юрой на базе наших подводных туристов. Не люблю слово - дайверы. Скалы мыса Форос тогда ещё не были отгорожены колючей проволокой, можжевеловая роща, ещё не стертая горбачевским строительством, каскадами спускалась к тихому прозрачному морю. Подводный мир особенно красив утром, когда косые лучи солнца прорезают прозрачную воду, переливаясь в такт мелкой волне на поверхности. Юра одевал гидрокостюм, переполняемый восторгом от происходящего и предвкушения новых впечатлений. После короткого инструктажа, надев акваланги, не спеша вошли в воду. Мир совершенно новых ощущений и ирреальная игра лазурного света на уровне эстетического шока, заставила Юру забыть о загубнике, двух (к счастью) метрах воды над головой и вообще о всякой осторожности. Он жестикулировал, громко выражал свой восторг, после чего, вдоволь нахлебавшись воды, был вытащен на берег. Потом мы сидели у костра, пили чебрецовый чай, Юра читал стихи романтическим девчонкам, пели песни Суханова, Визбора, Городницкого.
Почему я вспомнил именно этот эпизод из, без малого, четверти столетия, что мы были вместе?.. В этом весь Юра. Проницаемый для света. Возможно, главное, что в нем есть, - стремление слиться с Сущим, а не вторгаться или препарировать его. Однажды он спросил меня: «Як тобі не страшно серед океанських хвиль, коли вирує стихія?». «Океан любит меня», - ответил я ему. То-же сказал мне Юра, когда мы шли в полной темноте по немыльнянскому лесу. Удивительная чувствительность, способность гармонизироваться в любом эмоционально-духовном пространстве, а при необходимости, как настоящий скрипичный мастер, и корректировать его, внося свою внутреннюю гармонию во внешнюю систему, вот то главное, с моей точки зрения, качество, присущее Юрку.
Возле мыса Айя, у древнего вулкана, есть одно место, тщательно оберегаемое от любителей изотерических тусовок и «космических контактёров». Меня туда привели мои друзья. Я повёл Юру, не сказав о цели прогулки. Он интуитивно остановился в шаге от обрыва, присел на камень. Я ему не мешал. Нет смысла примитизировать ощущаемое разговорами об особой энергетике, присущей этому месту. Вам стоит побывать там.
Образ Юрка, создаваемый эстетствующими психоаналитиками и литературными снобами, моден и, возможно, хорошо продаваем. Я имею в виду не денежный эквивалент, а желание видеть не Юру в себе, а себя в Юре. Именно поэтому у меня не было желания участвовать в этом ритуальном действе.
Я люблю шторм. Я люблю то время, когда тоталитарный чернобыльский бетон не выдержал натиска тонкой травы, восставшей из недр тысячелетней духовности. Первый митинг Руха у олимпийского стадиона. Жовто-блакитный прапор в руках, друзья со светлыми лицами, какие-то провокаторы. Так хотелось поздороваться с Вячеславом Чорноволом, человеком-легендой. Значок «Руха», отлитый в Канаде, я перецеплял с безрукавки на куртку и с куртки на безрукавку. И был горд тем, что ношу его в Севастополе. Во время антиукраинской истерии, Юра читал стихи моим московским знакомым, говорил с ними на украинском, чем вызывал их уважение. Человеческое достоинство не связано с национальностью, оно либо есть, либо его нет. Киев, посещение «артсмитныка» Тытяныча. Просторная, пахнущая свежими красками, монсарда-мастерская Ивана Марчука. Удивительно тонкая, непривычная, завораживающая вязь его живописной манеры. Серия картин «Планета цветов» на стенах. Наш с Юрой и Таней Чебровой проект «Загыбэль Экс-кадры» в «Косом капонире». Таня, молодая, открыто-обаятельная, с красотой неподвластной времени. Кроме того нас с ней связывает Севастополь, в котором, по моим ощущениям, я прожил тысячу лет. Рождественская ночь в Киеве. Нас в Софиевском соборе четверо; Юрко, Раечка, пани Стефания и я. Что я чувствовал тогда в Храме, - передать невозможно.
Когда я гостил у родителей в селе Петривцы, где волей судьбы живу сейчас, к нам приезжал Юра. Он вставал в четыре утра, садился на голубую лавочку в саду, писал или читал, окунаясь в тепло восходящего солнца. Тут ему никто не мешал. Он был один со всеми. Его чувственный метод помогал мне, - естествоиспытателю, лучше понять мир сущего, как и ему, надеюсь, был интересе мой взгляд. Хотя почему был? Информационно-энергетическая матрица бессмертна.
Потом появились новые, без году неделя, украинцы, которые начали учить нас патриотизму. Началась повальная «эвакуация» в Канаду. А я не мог представить себе, как буду смотреть в глаза тем канадским украинцам, что пронесли веру в Украину через десятилетия, находясь на другом конце Земли. Как однажды сказал мне мой русский товарищ, Володя, которому предлагали работу и жизнь в Америке, - «Если мы уедем, кто здесь останется, ведь это моя страна?». Но самые близкие люди уезжали за океан или уходили навсегда. Наступила полная апатия. Я уже не верил, что это кончится. Но «..треба жить і вежу Вавілонську будувати..».
Юра.... Это оставаться светлым среди тьмы, дарить тепло среди холода... Это неспособность творить зло. Чего уж проще.
Жизнь – прекрасная тайна, влекущая за собой, дающая силу и надежду. Я живу в селе со стариком отцом. Поработал на стройке, купил технику, делал рекламу, сейчас работаю с издательствами занимающимися культурой. Принципиально не сотрудничаю с игорным, алкогольным и политическим бизнесом. Вернулась внутренняя стабильность, без которой я не имел права брать в руки кисти. Впереди много планов и дел. Хватило бы жизни...